Логику вытесняет рефлексия: «вневременность» доказывается тем, что «для интерпретации цикла Айги <…> важно обращение к контексту тех лет» (к периоду оттепели), «внепространственность» — цитатой «место мое оказалось / пустыней где нет никого». А уж когда доктор наук иллюстрирует «авангардную партитуру» поэзии Айги, находя в ней элементы классической музыкальной формы рондо, становится одновременно и смешно, и не очень.

Книга «От авангарда к неоавангарду» пользуется атрибутами филологии, но не ее аналитическим аппаратом. Доводы Соколовой не научны, а наукообразны, формулировки тяжелы для восприятия, но легки на вес. Я-то думал, что задача филологической критики — анализ, а не оценки. Восхищение и пафос уместны в рецензии или эссе — да и то не всегда. К ученому идешь немного не за этим.

Вот чем так смущали упреки про «безоценочность» — они обращаются к явлению, которое не удается обнаружить, к «сферической филолокритике в вакууме», строгой беспристрастной дисциплине. А на ее месте — наукообразная эссеистика, терминологическая проза. И та критика, что сегодня притворяется филологической, как морская свинка — не морская и не свинка.

Внешне Конаков похож на Кириллова-Шатова из «Бесов», только силлогизм «Бога нет, следовательно, я — Бог и должен убить себя» решен иначе: Слов своих нет, значит, меня нет, но я есть, следовательно, должен быть дан некий народ-богоносец, рекомая интеллигенция, которой я «собран с нуля» («Аз несмь, абие суть аз»). «Сама возможность самообразования дана мне в дар этим классом» — тут Конаков переописывает оммаж (буквально «вочеловечивание»), феодальную примочку, когда мелкий бандюган передает в дар свой аллод большому человеку и сразу же получает его назад в виде лена. «Интелегенция» же происходит от слова «телега», прогоняя которую агенты этого класса заражают других своими неврозами.

То что «своих слов нет» понятно уже из имени A-lexis. Фамилия «Конаков» очевидно от канать («и пусть канает!») и konać - «умирать». Они с Кутенковым почти однофамильцы, «Кутенков» видемо от «кутить» и pokutować «каяться-маяться-бытовать». Koniec и skutek «результат» — практически одно и то же.

Я понимал бы его лучше, если б он менее стремился быть понятым («услышанным» и сделанным нужное выражение лица). Пора подмешать Конакову экзистенциализму. Если слов нет, то мы еще нетнетдаинет.

К существующим толстым журналам, разумеется, тоже есть масса вопросов. Но вопросы эти не бессмысленны именно потому, что деятельность журналов относится к сфере деятельности профессиональной, предполагающей дискуссии и обязывающей к аргументированности тезисов.

Блогер же, ставя новомодного рэпера выше Пушкина, просто озвучивает частное мнение, а републикуя чудовищную графоманию за подписью Пастернака — демонстрирует искреннее заблуждение.

Вплоть до самых «Братьев Карамазовых» Достоевский оставался одним из самых низкооплачиваемых писателей: похождения Родиона Раскольникова, «Идиот» и «Бесы» были приняты за 150 рублей за печатный лист. Сравните это с Толстым, чьему напору позавидовали бы Эмис и Кинг вместе взятые: «Войну и мир» и «Анну Каренину» писатель отдавал в «Русский вестник» по 500 рублей за печатный лист, а к последнему роману «Воскресение» эта цифра выросла вдвое.

Писатель — почти как врач: мы не мыслим об этой профессии применительно к деньгам. Создание произведений на века в своих лучших проявлениях — это про собственные чувства, разоблачение, боль и эмоции, но никак не про деньги. Поэтому так удивительно узнавать, что Тургенев был одним из самых высокооплачиваемых писателей, получая около четырех тысяч рублей и опережая даже Чехова, получавшего на пятьсот рублей меньше. Или что так же, как и современные писатели, классики русской литературы обладали побочными доходами: у Толстого, Тургенева и Фета они были с поместий, Гончаров и Тютчев зарабатывали в цензуре, а Чехов — врачом.

Возможно, большинству из нас пора перестать делать вид, что писательство — исключительно способ выплеснуть свои эмоции. Нет, писатели выбивают лучшую цену за свои работы и заказывают себе первый класс на рейсах самых дорогих авиалиний — как Тони Парсонс, летевший на книжную ярмарку в Дубай (а потом ловивший на себе полные ненависти взгляды коллег). Как только авторы ставят точку, они все равно проверяют свои банковские реквизиты, а талант литератора не отменяет умения достойно его окупить.

И только время покажет, кто из них станет классиком: тот, кто был лучшим переговорщиком, или тот, кто написал больше книг.

Когда после второго класса я поменял школу, то был отличником. Однако, на новом месте не вылезал из четверок, так как оказалось, что учили нас не сумме знаний, но умениям прогибаться под конкретные правила и обстоятельства.

Во-вторых, редактор идет по уже написанному, то есть придуманному и осуществленному, сделанному другим человеком, который, конечно, может быть странным и чудаковатым (беззащитным и наивным), но тем не менее вот этот чудила и есть автор мира, возникшего буквально на пустом месте.

Если бы это странное существо не село перед чистым листом бумаги или же перед открытым файлом, в котором первоначально не было ни буквы, то редактору нечего было бы редактировать.